vissi d'arte, vissi d'amore

Выставка была такова: изображается выставочный зал какого-то уездного музейчика советской перефирии.  Везде бархат и позолота.  На стенах висят огромные полотна, долженствующие изображать шедевры соцреализма.  Таблички на стенах соответствующие, типа "Знатные доярки колхоза "Дружба Народов", или "Герои-сталевары принимают трудовую вахту славы".  По-английски, однако, это вовсе не смешно, а как-то чудовищно тяжеловесно и глупо.  Кроме того, картины похожи на шедевры соцреализма только своими мощными золотыми рамами.  Наш Сундуков-то нет, увы.  Настоящих шедевров, даже пародийных, создать не смог.  А "происшествие" заключается в том, что в провинциальном музее протек потолок.  Поэтому весь выставочный зал уставлен тазами и ведрами, по потолку протянуты полиэтиленовые простыни, и с них мерно в ведра и тазы капает вода.  Оказывается, вода капает не абы как, а по нотам написаным специально для всего этого очковтирательства события каким-то супер модернистким композитором.

В общем, и в выставочном зале Сундукова не было, и найти его стало просто делом чести.  Однако,  точно как при советской власти, в какую-бы дверь мы с подругой не тыкались, нам всюду говорили "вход воспрещен", "не велено пускать", и пр.  И мы уже отчаялись почти, как вдруг, буквально у выхода наткнулись на одного знакомого.  Знакомый имел два достоинства: 1). Председатель Совета Опекунов Музея; 2). бабник.  За малую мзду пары поцелуев в щечки, он нам сказал: "Сундуков находится в кабинете директора музея, вторая дверь направо на первом этаже.  Скажите страже, что вы туда идете по лично моему распоряжению."

Вот она - волшебная сила искусства, советская власть на время переселилась в Страну Победившего Капитализма.  Не успевали мы произнести имя Знакомого, как все двери магически отворялись, и всюду, где только что говорили "вход воспрещен", вдруг стали услужливо улыбаться и чуть ли не кланяться.

Наконец мы в огромном кабинете директора, где стоит холодная стальная мебель, огромный мраморный стол, на стенах какие-то анатомические фотографии - сильно напоминает морг, да-с.  Сундукова там нет.  Там никого нет, что за мистика!  Вдруг из какого-то угла появляется фигура одного из кураторов; нервно вздрагивая он нам говорит, что Сундуков здесь за шваброй, он нас проведет.  Оказывается в кабинете есть еще какой-то потайной отсек, и туда мы идем. Гуськом, потому что надо почему-то протискиваться мимо агромадного сейфа. Подруга мне шепчет, "Как ты думаешь, в бункер к Гитлеру легче было попасть?"

За сейфом - крошечная коморка, а там такая картина.  Стол, на столе- стопка каталогов к выставке.  Сундуков подписывает каталоги, которые благоговейно берет директор музея.  Каталоги Сундукову подает настоящая Мадам Сундукова, причем очевидно, что она их в уме считает, чтобы ни один не прикарманили.  Знаем эту музейную шастию!  За Сундучихой стоит как жирный вопросительный знак их нью-йоркский галерист, назовем его Рон Гольдман.  Вся эта компания дико недовольна, что мы их застигли за таинством и в непосредственной близости от сейфа, на их лицах кривые улыбки, и они ждут не дождутся, чтобы мы проваливали, да побыстрее.  Ну после быстрых здрасьте - очень приятно, я вытаскиваю свою книжечку.  Сундуков берет ее в руки и спрашивает театрально так:
-"Боже мой, где Вы это взяли".
- "Эта книжка у меня с детства, мне родители купили".
Сундуков вдруг голосом, каким обычно говорят с детьми, спрашивает "Мама и папа? Вся семья вам купила?"
Я переворачиваю книжечку и показываю ему, что там написано "Цена 18 коп."
"Да нет", говорю, "на 18 копеек мама и сама могла раскошелиться, не надо было всю семью призывать".

В это время от стены отделяется Рон Гольдман.  "Вы позволите?" и начинает рассматривать мою книжечку, при этом причитая.  "Я слышал об этом периоде в жизни нашего дорогого художника. Очень был несчастный, тяжелый период в его творческой жизни. Подневольный период".  (да уж, куда хуже, злобно думаю я.  Работа - на три недели, гонорар огромный, с поэтом ты - друг.  Получил свои тысячи в издательстве, поехал в Пицунду с другом-поэтом, там на пляже придумываешь свои пародийные шедевры, а он пишет свои анти-советские стишата.  Ужасный, несчастный период!).  Но вслух я скорбным голосом говорю, "Да, ужасный период", а сама подмигиваю Сундукову: мол, пусть аборигены пребывают в блаженной вере.  Сундуков тут же стер с лица умильно-страдальческое выражение, взял со стола авторучку, деловито спросил по-русски  как меня зовут, быстро накатал "Фионочке - на память", и протянул руку для прощания.

И так окончилось происшествие в музее. Книга где-то в недрах моих полок, черт знает, найду ли ее когда. Сундуков стал еще более знатным.  Сундучиха теперь везде числится как соавтор.  Галерист Гольдман процветал невороятно, и надеюсь отложил на черный день, то есть  - на сейчас.  А поэт, чью книжечку украсил своими иллюстрациями Господин Художник, умер в Москве от пьянки лет 10 назад.

РОК-Н-РОЛЛА!

Рассказ о том, чем отличаются хорошие девочки от плохих.

Когда мне было 16 лет, мои родители решили послать меня на лето в Лондон, в специальную школу обучения английскому языку.  Как только я оказалась в Лондоне, я поняла, что тратить драгоценное время на классы и на занудные экскурсии будет дико обидно.  Тут же нашла я каких то знакомых, которые меня приютили на весь месяц предполагаемого обучения, а сама почесала в эту самую школу прямо к директрисе и сказала, что учиться не буду, и нельзя ли обратно деньги получить. Золотое было время, невозвратное!   Директриса через 10 минут вынесла мне конверт, в котором лежали все деньги за обучение, 400 фунтов стерлингов.  Это было тогда целое состояние.  Я сразу же отложила половину, а уж с остатком нашла, что делать.  И первым делом понеслась я в кассу и купила себе билет на оперу.  На оперу? - Да! На оперу.  Рок оперу.  "Jesus Christ Superstar", вот на какую.

Боже, какое это было блаженство, я ведь об этом столько лет мечтала!  Годами хранилась у меня и заветная золотая программка с тиснеными херувимами на обложке, с портретами всех звезд и со словами либретто.  Куда она затерялась за годы жизни, не знаю, но ее пропажа меня до сих пор огорчает.

Прошло всего то лет... надцать, чтобы не сказать больше сорока и на прошлой неделе я снова ходила слушать эту же оперу.  Не беда, что программка со словами потерялась, я все равно их помню от начала до конца.  Билеты, правда, стоят в наше время чуть ли не половину тех денег, что я когда то себе присвоила, но YOLO.  

Постановка, конечно, совершенно новая, но концепция мало отличается от классической: раньше Христос с апостолами и Магдаленой были наряжены и вели себя как хиппи, а теперь они все выглядят как хипстеры, в ногу со временем.   Но зато и Христос, и Иуда, и Петр сами себе аккомпанировали на гитарах во время своих больших арий; и уж, конечно, были пляски такие, что сцена дрожала.  В Лондоне было ужасно кроваво, и я думала, что здесь будет еще хуже, а тут вовсе не было крови, вместо крови были золотые конфетти.  И крест был не огромный, который в Лондоне поднимался чуть ли не на высоту балконов.  В общем, видимо, щадили нервы публики.  И правильно делали!  В партере сидели все мои ровесники, а то и постарше.  Зато были громовые аплодисменты, и рядом со мной одна дамочка даже немножко порыдала. 

А в антракте я подслушала вот какой разговор.  Одна тетенька средне американской наружности чистосердечно сказала подруге:

-"Я тут очень многое узнала про Христоса"

На что подруга ей не менее доверительно ответила:  "Да, я теперь все поняла!  Он родился евреем, но когда он воскрес, он стал христианином".

Короче, отлично я провела время, вспомнила молодость, чуток оглохла от грохота музыки, но вышла счастливая и с дурацкой улыбкой на лице.

А чем же отличаются хорошие девочки от плохих?  

Пока я гуляла себе в Лондоне, мои родители были уверены, что я примерно обучаюсь в школе.  В ту замечательную пору, когда ни у кого не было электронного браслета на ноге  мобильника в кармане, и звонить заграницу было безумно дорого, жизнь была гораздо легче и можно было и не такие дела проворачивать.  Но вернувшись домой, я им все таки во всем призналась.  А чтобы они не особо расстраивались, я тут же достала из сумки заначку в 200 фунтов стерлингов и им отдала.  Сказала, что берегла их деньги, да.

Так вот: хорошие девочки отличаются от плохих тем, что они делают плохие дела очень хорошо.