Канарейки в шахте

Сегодня в магазине я увидела немолодую женщину, которая толкала инвалидное кресло, в котором сидел тоже немолодой мужчина. Они явно были растеряны, не знали где что искать, и я подошла помочь. Говорила только женщина, мужчина был явно умственно отсталый. Она оказалась из Парижа и была страшно рада, что я могу ей все объяснить по-французcки.

Уже через пару минут она вдруг приблизила ко мне лицо и тихо, но внятно сказала на иврите "Ты еврейка?". У меня просто в душе все похолодело: так иногда евреи пытались опознать друг друга в моем далеком советском детстве. Но мы-то не в советском детстве, слава богу, мы в Америке, и поэтому я ей лихо отвечаю: "Да!" и даже улыбаюсь.

На иврите ей говорить тяжело, говорит она мне, но я хочу хочу с вами поговорить. И из нее выливается просто поток: во Франции ужасно, евреи там боятся вешать на дверь мезузу, боятся ехать в метро и читать еврейскую газету или книгу на иврите, боятся открыто носить на шее магендавид. Нет, это не государственный антисемитизм, но какая разница, результат тот же: евреев избивают, могут и ножом пырнуть, нескольких уже убили, причем, замучили до смерти.

"Я мечтаю уехать в Израиль", говорит женщина, "но у меня брат очень больной, а во Франции ему посылают сиделку. Но я его не могу оставить одного, всюду должна с ним путешествовать, потому что сиделки все из Конго, и было немало случаев, когда они выходили замуж за подопечных ради гражданства и имущества".

Я только киваю головой, потому что потеряла от ужаса и сочувствия дар речи. В конце брат стал скандалить в своем кресле, и женщина, вздохнув, взялась за ручки его каталки. Она снова на меня пронзительно посмотрела и неожиданно сказала на прощанье: "Я вас прошу, рассказывайте всем вашим знакомым как страдают евреи во Франции!"

Я осталась стоять, как громом пораженная посреди мирных полок с вареньем. Это ведь именно так молили и немецкие евреи в 1936 году, польские евреи в 1939 году, советские в 1948. Да мало ли лет были черными для евреев в Диаспоре. Все надеешься, что тебя это минует, но иногда отчетливо видишь, что скорее всего нет.