Hatfields & McCoys

 Я в оперу часто хожу со своим другом Робертом, высоченным красавцем и меломаном, и мы с ним обычно обсуждаем теноров, сопрано и bel canto.

Но вот пару недель назад Роберт мне звонит и вовсе не по поводу оперы.

"После Питтсбурга", говорит он, "евреям надо вооружаться.  Я решил сделать разрешение на ношение оружия, и ты тоже делай!  Вместе будем на стрельбище ходить, а за твое разрешение я заплачу".  

- "Каков джентльмен!", хохочу я, рассказывая об этом мужу.  

Наша дочь, которая сидит тут же, вдруг встрепенулась:

- "Я тоже хочу!"

- "Tы что?!!!", в ужасе оборачиваюсь я.  "Неужели ты хочешь носить оружие?"

- "Носить нет, но может буду держать в квартире, на случай если ко мне кто ..."

Мне все это не нравится вовсе и я перевожу разговор на другую тему.

Но через пару дней у нас семейный обед, и я опять со смехом рассказываю про Роберта, а также и про то, что дочка тоже напрашивается на стрельбище.  На это жена нашего сына, ангельской внешности блондинка с безупречными манерами, которая никогда не употребляет грубых слов, избегает сомнительных тем в разговорах и воркует нежным голоском, неожиданно мелодично звенит:

- "А я тоже пойду!  Стрелять это весело!"

Тут все побросали вилки и ножи и на нее уставились:

- "А ты почем знаешь?!!"

- "А я хорошо стреляю, меня папа научил."

В общем, пока что никто никуда не пошел, но я все время про это думала с чувствами весьма смешанными, ну когда не смеялась, конечно, надо всем этим Диким Западом.

Впрочем, я сейчас читаю книгу про психологические исследования, и там очень много про израильского ученого (и Нобелевского Лауреата) Даниэля Канемана.  Во время войны Даниэль вместе с родителями жил и прятался в оккупированной Франции.  В 1947 году они переехали в Палестину, и через считанные месяцы там было основано государство Израиль, и тоже началась война.   Канеман позднее вспоминал, что война в Израиле его совершенно не испугала.  
"Во Франции мы должны были прятаться, как кролики, а в Израиле мы были вооружены и могли сражаться".